Ежегодно в России проводят Всероссийские проверочные работы (ВПР). Однако результаты их не попадают в открытый доступ. Сколько детей у нас не умеют читать, писать и считать? И откуда взялся стандарт «пять ошибок — „два“»? Об этом порталу «Правмир» рассказала Ольга Величенкова, доцент кафедры логопедии МГПУ, член Экспертного совета Ассоциации родителей детей с дислексией.
Он оболтус или у него дислексия?
— Раньше мы точно знали, что если у нас что-то не ладится с русским языком, то это потому, что мы не можем собраться и ленимся. А теперь — это потому, что у нас дислексия и мы вроде бы имеем право писать плохо. Где граница между «не хочу» и «не могу»?
— Наша лень — не что иное, как реакция на наши дефициты, это знает любой психолог. Опыт неуспеха всегда болезненный, человек не хочет его повторять. И постепенно накопление случаев «я не хочу», «можно я потом» приводит к тому, что академическая задолженность нарастает, как снежный ком. Ты чем-то не овладел, отказываешься от дальнейшего продвижения и накапливаешь отставание от сверстников.
— Надо ли мне как родителю срочно что-то предпринимать — или просто пожалеть ребенка и не мучить его?
— Сочувствовать, конечно, нужно. Но если ребенок постоянно получает двойки за диктант, то и вмешательство специалистов — логопеда и психолога — необходимо. А дальше все зависит от системы образования. Насколько в ней готовы учитывать индивидуальные особенности ребенка, отслеживать его результаты, менять под него программу. У нас в России не очень хорошо обстоят дела с выделением стандартных, общих для страны критериев оценки трудностей в обучении. А значит, нет никакой обязательной к исполнению программы помощи — мол, начинайте работать, когда у него стабильно более пяти ошибок в диктанте. Мы в принципе знаем, что есть школьная неуспешность, но в какой момент начинать помогать? Это в российской практике строго не регламентировано. И главный вопрос тут: кто платит за это вмешательство? По закону помощь должна оказывать школа, но необходимое финансирование ей на это не всегда выделяют. Директор выкручивается, как может, кроит шесть шапок из одной овцы, у него есть всего одна ставка логопеда, и на каждого ребенка тот потратит 20 минут. Это чистая профанация. Реальная помощь — 3−5 часов психолого-педагогической работы в неделю, и стоит она дорого. Чтобы получить ее, родители с ребенком должны пройти специальную комиссию (ПМПК) — и тогда школе выделят финансирование. Но, к сожалению, на ПМПК тоже может встать вопрос о критериях оценки. Пока нет единой диагностической схемы, остается пространство для недодиагностики: нет средств для оказания помощи — нет заключения о дислексии.
— Допустим, я буду сама оплачивать специалиста. Что он сделает? Дислексию можно «починить»?
— Наши способности всегда подлежат починке, но у каждого есть свой горизонт возможностей. Его можно существенно расширить, в зависимости от того, с чего ты стартуешь. Пять ошибок в диктанте — не очень много. Есть ситуации, когда их в 10 раз больше. Соответственно, задачи разные. Для одного задача — поступить в вуз, для другого — достигнуть минимальной функциональной грамотности и получить профессию, скорее всего, не связанную с языком. Для детей с нарушениями письма и чтения есть возможность сдавать не ОГЭ или ЕГЭ, а ГВЭ-9 и ГВЭ-11 (государственный выпускной экзамен за 9 и 11 класс). Они получают обычный аттестат, где нет ни слова об ограниченных возможностях здоровья. С этими аттестатами абитуриентам можно и в училище, и в вуз, при условии, что там будет организован внутренний вступительный экзамен, ведь баллов за ЕГЭ у них нет.
«Солнце освещается Землей» — что не так?
— Уже сейчас маленькие дети в начальной школе страдают из-за жестких и формальных требований: писать красиво, отступать столько-то клеточек. Они демотивированы, не справляются, это ведет к стрессу в семье. Может быть, так и возникает учебная неуспешность?
— Система становится более формализованной, все больше распространяют тестирования, где надо правильно расставить галочки. Учитель находится под гнетом этих требований, тренирует детей на их соблюдение. Тут неизбежны перегибы. Например, когда подписываешь тетрадь, то «для работ» обязательно должно быть на одной строчке, а «по математике» на следующей. Это, конечно, полнейшая ерунда. Но умение ориентироваться в пространстве листа — необходимый навык, этим надо заниматься на уроке, однако времени хронически не хватает. Поэтому учитель требует, чтобы за этим следили родители, он же не может объять необъятное.
— В чем необъятность?
— Наше обучение в началке очень форсированное. Во-первых, я бы снизила теоретическую нагрузку. Основной тренд современного образования — это огромное количество теоретического материала, который дают детям в довольно сложной форме. Во-вторых, те логико-грамматические конструкции, которые есть в правилах по русскому языку, с психологической точки зрения бывают неподъемны для семи- или восьмилеток. Они просто не могут их пересказать. Так, ребенок далеко не сразу осознает, что такое страдательный залог, когда действие направлено на объект. Половина детей в возрасте 7 лет не замечает ошибки в предложении «Солнце освещается Землей». В этом предложении у них есть три смысловые точки (солнце, светить, земля), слова стоят в привычном порядке, они не в состоянии заметить, что здесь что-то не то. Они понимают эту фразу как «солнце освещает землю».
— Неужели в 7 лет уже изучают страдательный и действительный залоги?
— Нет, но изучают правила, которые формулируются с помощью слишком сложных речевых конструкций. Можно сказать «гласная буква». Пусть это с точки зрения лингвистики не совсем корректно, зато коротко и понятно ребенку. А можно сказать, как в некоторых учебниках, «буквы гласных звуков», и тут ребенок зависает. Одна моя студентка в своей дипломной работе сравнила индекс удобочитаемости и сложности правил в современных учебниках и в учебниках из 60−70-х годов. Сегодня объем теоретического материала — не содержание, а именно объем, то есть то, как сформулированы правила, — увеличился в два раза. Для решения тестов детям нужно заучить и опознать сложно закрученную конструкцию. Все это идет в ущерб функциональной грамотности. Вместо этого нужно как можно больше писать, вырабатывать автоматизм, чтобы ребенок на вопрос «почему мы пишем вОда», не задумываясь, ответил: «Потому что вОды».
«Просто у нас в школе не умеют учить»
— Мне кажется, что 30−40 лет назад люди в принципе писали лучше. Возможно, была распространена такая вещь, как врожденная грамотность?
— Ну нет, это миф. Абсолютной грамотности не существует, все зависит от того, сколько времени мы готовы потратить на самосовершенствование. Какие-то вещи мы узнаем уже в зрелом возрасте. Да и как узнать, стали люди грамотнее или нет? Надо знать, как писали раньше, и сравнить с тем, что имеем сейчас. Для этого вся страна должна, например, написать диктант.
— У нас есть ВПР — Всероссийские проверочные работы.
— Да, только никто не знает их результата. Ведомствам он известен, но в открытом доступе его нет, что, согласитесь, странно. Иногда, допустим, если тот или иной регион выигрышно выглядит на фоне общих показателей, он публикует данные. Цифры, с которыми регионы себя сравнивают, примерно одни и те же. Видимо, это и есть средний результат по стране. И вот когда ты таким косвенным путем получаешь данные, то понимаешь, что у нас неудовлетворительно эти ВПР пишут порядка 5% детей. Вроде бы неплохо, но ВПР состоит из диктанта и тестового задания. За счет теста подрастает общий балл. Проще ведь галочки расставить, чем взять ручку и под диктовку написать без ошибок. Но за первую часть тоже выставляют оценки, и вот там уже неудовлетворительный результат приближается к 20%. То есть, каждый пятый ребенок в начальной школе делает по пять и более ошибок в диктанте.
— Может быть, пора ставить «двойку» не за пять ошибок, а хотя бы за десять?
— Этот формат прижился еще с советских времен. Основан ли он на реальных показателях детской популяции, или мы просто гадаем? Неудовлетворительно — это 5−7-10 ошибок? Психологи и логопеды должны использовать единые психометрические показатели, чтобы понять, что в масштабе всей страны считать нетипичной картиной и ставить педагогический диагноз. Но если у нас 20% делают больше, чем пять ошибок в диктанте, то дело, боюсь, не в детях, а в системе образования.
— У всей страны дислексия, так выходит?
— Дислексия складывается под влиянием нескольких факторов. Первый — это личные особенности ребенка, особенности его психической сферы. Второй фактор — внешний, это методика обучения. Я знаю классы, в которых нет неуспешных детей. Им не завышают оценки. Просто попался учитель, который умеет работать. И точно так же я видела классы, где у всех детей формально дисграфия и где семь учителей сменилось за 2,5 года. А есть еще влияние системы образования в целом: учебник, программа, система оценивания и прочее. То есть, дислексия — это вероятностная вещь. Есть твоя индивидуальная предрасположенность, но и есть система обучения, и индивидуальный стиль преподавания.
— Если это не болезнь, не расстройство, а социальное явление, то зачем вообще тогда термин «дислексия»?
— Я не говорю, что это целиком социальное явление. Просто если человек не может научиться читать и писать, на это могут быть разные причины. Бывают разные психические расстройства, которые не дают ребенку овладеть письмом и чтением. Бывают неблагоприятные семейные ситуации, педагогическая запущенность, неадекватная методическая система. Но что, если у ребенка нет выраженного ментального снижения, если у него хороший учитель и ответственные родители, а он все равно не может научиться читать и писать? Для этих ситуаций нужен термин — «дислексия» или «дисграфия». Специфическое расстройство чтения или письма.
Кто научит писать «кошка», а не «коска»?
— Допустим, у ребенок упорно пишет жизнь через «ы». Как вы с ним работаете?
— Это орфографическая ошибка. До орфографических ошибок надо еще дорасти. Поначалу дети не могут запомнить, как выглядят буквы, не в состоянии соотнести букву и звук, прочитать слог. Либо пропускают столько букв, что слово уже не читается. Тогда мы занимаемся звуковым анализом. По сути, это начальный букварный период, но сильно растянутый во времени. Мы учим определять, какие звуки в слове идут по порядку. Бывает, что ребенок путает д-т, з-с, б-п, пишет не «кошка», а «коска». Тогда мы работаем над различением этих звуков, подбираем материал так, чтобы он и на слух, и при списывании, и под диктовку умел их различать. Это большая работа. Иногда путаются графически сходные буквы — написанные курсивом «т» и «п», «х» и «ж». Это, так называемые, моторные ошибки, и тогда логопед учит дифференцировать двигательные образы этих букв. И вот уже после всего этого начинаются глобальные проблемы с орфографией — «жи-ши» и корова через «а». Здесь логопед работает как учитель русского и литературы. Существует специальная методика преподавания русского и литературы для детей с когнитивными дефицитами. Но при этом учителю требуется помощь психолога, нейропсихолога, которые на том же учебном материале решают задачи, направленные на развитие высших психических функций.
— Что родитель может сделать сам, без обращения к логопеду?
— Я могу сказать, чего точно не надо делать. Не бегите в центры, которые обещают решить проблему быстро, используя «уникальные авторские методики». Трудности в овладении письмом и чтением складываются из многих составляющих. Я сейчас перечислила наиболее частые ошибки, а бывают еще определенные сочетания этих ошибок, которые требуют кропотливого комбинированного подхода. Не покупайтесь на рекламу трехнедельных курсов коррекции, вы зря потратите время и деньги. Если нет возможности возить ребенка на занятия к логопеду и психологу, то занимайтесь самостоятельно, а на консультации обязательно спросите, какие в вашем конкретном случае нужны тетради и пособия.
Почему важно как можно раньше принять диагноз
— Вам встречались семьи, которые с облегчением узнавали, что у ребенка дислексия? Это избавляет многих родителей от чувства вины, что они мало занимались, «не дотянули».
— Были такие, да. Не всегда, кстати, в этом случае родители что-то предпринимали. Случается позиция — «ну и не поделать теперь ничего, дислексия значит дислексия». Было и отрицание — «нет, у нас все прекрасно». К сожалению, часто я встречалась с родителями, которые подсознательно желали для ребенка менее тяжелого диагноза, чем есть на самом деле. Я говорю о детях с ментальными нарушениями, родители которых «ищут» дислексию у ребенка. Подобные ситуации психологически очень тяжелы, они говорят о метаниях, о том, что принятия нет. Таким семьям предстоит пройти довольно долгий путь. И пока они не принимают реальное положение дел, уходит драгоценное время. Чем раньше начинаешь коррекционную работу, тем раньше она дает плоды. Надо вовремя наметить правильный маршрут, обратиться в ПМПК, чтобы ребенку дали возможность заниматься с логопедом и психологом, сдать ГВЭ. Сколько я видела ситуаций, когда ребенок находится на домашнем обучении и в 9 классе родители осознают, что ОГЭ он не сдаст. При этом для облегченного экзамена формально нет оснований, потому ребенка все эти годы худо-бедно аттестовывали.
— Родители изначально видели в ГВЭ что-то плохое, поэтому на протяжении школьных лет даже не рассматривали для себя такую возможность?
— Нет, многие об этом просто не знают. Или надеются, что все выправится. А потом приходят слишком поздно, и выясняется, что никаких оснований для послаблений нет. Начинаются тестирования, комиссии, походы по врачам. Это стресс для всей семьи. К счастью, в тех случаях, о которых я говорю, все кончилось хорошо, дети сдали ГВЭ и получили аттестат. Самое важное для родителей — быть осведомленными о проблеме. Иначе ребенок останется без помощи и поддержки, не получит качественного образования.
Кому на кассе трудно считать сдачу?
— Мы говорим про ограничения, связанные с дислексией, но вдруг она же дает ребенку преимущества? Например, не умеет писать, зато решает головоломки.
— Дислексия может воспитать характер, вот это точно. Если вся семья поставила перед собой задачу ее победить, то начинают расти все. Я знаю маму четверых детей, которая ради своего старшего ребенка-дислексика прочла вслух всю программу по литературе за 11 лет. В таких семьях все перенастраиваются, воспитывают в себе новые возможности для взаимопомощи, целеустремленности, сочувствия, понимания, принятия. А какая произвольная регуляция у мамы, которая находит для этого время! Но при дислексии бывают и ситуации «двойной исключительности», когда ты в чем-то очень плох, а в чем-то другом исключительно хорош. Есть успешные бизнесмены, врачи, актеры, художники, даже ученые с дислексией. Могу привести пример из собственной жизни. Мой младший сын не очень хорошо понимает логико-грамматические конструкции, ему трудно дается оречевленное пространство. При этом он с удовольствием играет в шахматы, которые тоже вроде бы требуют пространственного мышления. Отвела его в шахматную секцию и с удивлением обнаружила, что почти у всех детей в кружке есть та или иная речевая патология. Я не из тех, кто везде находит дефект. Но стоило им открыть рот, как проблемы с произношением звуков становились очевидными. Словно специально ребят подобрали. Я не говорю, что так происходит повсеместно, скорее, это просто случайный любопытный факт.
— Дискалькулия — это самостоятельное расстройство или разновидность дислексии?
— В принципе, владение этими сложными видами деятельности — чтением, письмом, счетными навыками — основывается на ряде схожих базовых психических функций. И поэтому дислексия, дисграфия, дискалькулия могут закономерно сочетаться. Иногда расстройство чтения, письма и счетных навыков встречаются вместе. А возможны дефициты только в области письма и счетных навыков. Или хромают чтение и математика. Но и сама по себе дискалькулия очень многоплановая явление. Либо расстраивается способность к арифметическим действиям, либо к решению задач, причем по разным причинам. Это могут быть зрительно-пространственные дефициты, дефициты вербально-логического мышления и так далее.
— Когда нужно что-то посчитать, я не в состоянии сконцентрироваться. Это дискалькулия или просто мне в жизни не повезло с учителем математики?
— Скорее всего, для вас труден определенный тип задачи. Многие люди испытывают трудности, когда пространственные понятия передаются словами. Допустим, вам говорят «поверни налево», а вы поворачиваете направо. Не потому, что не знаете, где право-лево, а потому что слова не накладываются на пространство. Если показать направление с помощью жеста, то проблем не будет. Или кассир спрашивает: «У вас есть 20 рублей?» Ты послушно их ищешь, но не успеваешь сообразить, зачем именно 20 рублей, какая арифметическая операция была произведена. Как ни странно, счет с переходом через десяток и умение удержать остаток в уме тоже связаны с квазипространством, то есть, с пространством, передаваемым в речи. Частенько проблемы с этим бывают у женщин. Это не дискалькулия, но показатель некоторого дефицита. Зато наверняка у вас много других сильных сторон.
— Феминистки вас бы сейчас растерзали.
— Мы отличаемся по своим психологическим особенностям от мужчин, в этом нет ничего удивительного. Наоборот, это полезно.
Как сделать мальчиков успешными с первого класса
— Какие когнитивные особенности делают женщин сильнее, чем мужчин?
— Обычно девочки на начальных этапах лучше учатся в школе. У них раньше созревает произвольная регуляцией, основанная на речи. Посмотрите на малышей в песочнице, и вы увидите, что, скорее всего, девочка говорит, а мальчик нет. У женщин раньше развивается речь, раньше формируются сложные поведенческие программы. Девочки более усидчивы и управляемы, меньше экспериментируют, способны на длительную концентрацию. И эти отличия они демонстрируют достаточно долго. Замечу, что наша система образования, особенно в начальной школе, очень «женская» и очень «речевая». Учительница, а не учитель. Учебники для младших классов часто написаны женщинами. Если бы наша система образования была не такой вербальной и не такой женской, то, возможно, мальчишки были бы не менее успешны с 1 класса. А так у нас соотношение полов среди детей с дислексией это 1:1,5, даже 1:1,8. То есть на одну девочку с дислексией приходится 1,8 мальчика. Потом эти различия все же сглаживаются, потому что появляется все больше вещей, которые не всегда можно представить вербально. Если вы посмотрите на выпускников профильных физматклассов, то там будет две девчонки, а все остальные парни.
Кто виноват в том, что нам трудно сосредоточиться?
— Что такое произвольная регуляция? Вы часто употребляете этот термин.
— Про человека, который постоянно отвлекается от решения каких-то задач, говорят, что он невнимательный. Внимание и произвольная регуляция — схожие термины. Оба — зонтичные, то есть объединяют много компонентов. Это и концентрация, и способность длительно удерживать сосредоточенность на каком-то объекте, и умение следовать программе. А программы бывают разной сложности. Любой матери знакома ситуация, когда она говорит: «Миша, принеси, пожалуйста, книжку из другой комнаты». Миша уходит, возвращается и спрашивает: «Чего ты сказала принести?» То есть двухкомпонентная программа не удержалась. Он пошел по адресу, но по дороге потерял, зачем. Дело не в плохой памяти, а в неумении сосредоточиться на программе. Для чтения и письма это очень важно. Ребенок открывает задание к тексту, видит три позиции. Прочел две, заскучал, внимание рассеялось. Эти особенности надо учитывать. Действия, которые следует выполнить, должны идти по порядку: прочитай текст (дальше текст); сделай такое-то задание (как можно короче сформулированное). А у нас как? «Прочитай текст, выпиши в два столбика существительные, относящиеся к первому, второму и к третьему склонению, выдели окончание, подчеркни орфограммы». На этом этапе внимание рассеялось, произвольная регуляция еще недостаточно хороша для решения таких задач. Это длительно созревающая функция.
— Синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) как-то связан с дислексией? Можно ли сказать, что детей с этой особенностью стало больше — или просто диагноз научились ставить?
— У ребенка может быть СДВГ без дислексии. Но дислексия вследствие дефицита регуляторных функций встречается довольно часто. Возможно, СДВГ стал чаще встречаться, и дело не только в том, что научились ставить диагноз. Человечество откладывает взросление. Карл Вернике в 26 лет написал книгу «Афазический симптомокомплекс», а современный 22-летний студент-логопед, изучающий его труды — еще ребенок. Мы все время учимся, стараемся наращивать новые сложные умения. Эта многозадачность стартует с детства, поскольку мир динамичен и маме хочется научить ребенка как можно большему количеству вещей. И вот она с телефоном, расписанием и ежедневником под мышкой ведет его на 10 кружков и 15 секций. А он сам не успевает ничего отрегулировать. Его ведут — он идет и ни за что не отвечает. Источник произвольной регуляции — мама. Или возьмите дневник. Он теперь электронный. Только что система зависла на два дня, и все родители переписывались в чатах: «Что задали?» При этом бумажного дневника у ребенка нет, сам он своего расписания не видит. Опять вся связь с внешним миром через маму. Принимая на себя регуляцию поведения ребенка, мы лишаем его возможности научиться делать это самостоятельно.
— Выходит, СДВГ связан и с нарушением произвольной регуляции и поздним взрослением?
— Взрослость — это умение ставить цель и достигать ее самостоятельно, сформированное целеполагание. Дефицит произвольной регуляции связан и с общими социально-психологическими установками, и с индивидуальными особенностями. Любая психическая функция «врастает» в нас, она социальна по своему происхождению, но у нее есть и нейробиологическая основа. Бывает, что формирование психических процессов идет слегка не по графику из-за внутренних причин. А иногда сказываются условия воспитания, среда, социум. Когда начинать учить иностранный язык?
— Есть страны-лидеры по дислексии?
— Да, это англоязычные страны, что связано с особенностями письменности. Есть языки фонетически прозрачные, их относительно просто осваивать. По крайней мере в том, что касается графики, то есть передачи звука через букву. Английская орфография непрозрачна, отношения между звуком и буквой непростые — «пишется Манчестер, читается Ливерпуль». В русском своя история. У нас очень сложная морфология, трудно разобраться с окончаниями и суффиксами в разных частях речи. Кроме того, русские слова в 1,3 раза длиннее английских.
— Бывают люди «органически неспособные» к иностранным языкам?
— Языковую способность можно измерить. Это отдельное направление в лингвистике и психологии, есть специалисты, которые занимаются изучением языковых способностей в разных возрастах. Эти способности точно так же варьируют как способности к музыке или танцам. Наверное, кому-то учить язык сложнее, но нет такого приговора — «неспособность к языку». Родной-то язык все уж точно выучили. Весь вопрос в том, сколько усилий затрачено, какая методика использована. Мы все разные, и горизонты у нас разные. Кто-то может выучить чужой язык так, что сможет объясниться в магазине, кто-то будет на нем лекции читать, а кто-то напишет роман и получит Нобелевскую премию.
— Но все же чем раньше начинать с ребенком, тем лучше?
— В принципе я хорошо отношусь к раннему обучению языку. Тут есть разные подходы. Например, «один язык — один родитель», когда родители договариваются, кто на каком языке будет с ребенком общаться. Это ситуация естественного билингвизма, когда человек с рождения слышит два языка. Иногда две языковые системы забавно накладываются друг на друга, но это не то, чего следует бояться. Есть подход, когда язык учат не в семье, а отдают в кружки или приглашают учителя.
Фото: freepik.com
Величенкова Ольга Александровна 
